Очерк Анатолия Гордиенко
«Корабли его жизни»

На широком письменном столе – образцовый порядок. Пожелтевшие рулоны чертежей лежат слева, толстые тетради в клеёнчатых переплётах возвышаются рядом с книжной стопкой, справа, в ящиках, лежат какие-то блестящие шестерёнки, электродетали. Но бросается в глаза не это, а фотография в скромной коричневой рамочке. На ней – военный при многих орденах, в парадном морском кителе. Это адмирал Исаков, видный флотоводец нашей страны, писатель и учёный. На обороте надпись: «Прими, о дорогой Алька, на память сей портрет от старого друга-адмирала. Декабрь 1965 года».

«Альке» – Альфреду Андреевичу Бекману, уважаемому человеку в Петрозаводске, ветерану Беломоро-Онежского пароходства, 31 декабря 1986 года исполнилось девяносто лет. За плечами – большая жизнь, насыщенная историческими событиями, незабываемые встречи с замечательными людьми.

…Родословная Бекмана похожа на легенду. Во времена Ивана Грозного был приглашён толмачом в посольский приказ Роман Бекман, из шведов. Выказав недюжинный ум и радение, он при Борисе Годунове назначается русским послом в Англии. Много старания приложил посол для развития торговли, заботясь о процветании страны, ставшей ему родиной, приглашал на работу в Россию английских и немецких металлургов, рудознатцев.

С тех давних пор род Бекманов навсегда обосновался в России. Но внуки и правнуки толмача и посла Романа предпочли дипломатии морское дело и с этого пути не сходили.

Так что судьба Альфреда была предрешена сразу после рождения. Окончив гимназию в 1914 году, он поступил в Отдельные гардемаринские классы Морского ведомства в Петрограде.

— Детство и юность мои прошли в Царском Селе, – рассказывал мне Альфред Андреевич, и глаза его молодели. – Отец мой, послужив на флоте, вышел в отставку и стал главным инженером дворцовой электростанции. Я очень часто видел Николая Второго, императрицу, их девочек. В гостях у нас бывала Анна Александровна Вырубова, первая фрейлина, подруга императрицы. Она меня познакомила с молоденькой фрейлиной Кити Палтовой. Первая моя любовь! Мы могли встречаться с ней только по праздникам на службе в дворцовой церкви, в той, что рядом с лицеем. Впереди стояла царская семья, а мы – в тёмном углу у входа. Я незаметно подходил к Кити сзади, и она прислонялась ко мне своей худенькой спиной, подобно тому, как мокрый лист клёна прилипает к оконному стеклу.

Моим соседом по парте в гардемаринских классах оказался шустрый черноголовый паренёк Иван Исаков из интеллигентной обрусевшей армянской семьи. Нас сдружили книги. Читали мы запоем, умудрялись даже ночью, при свечных огарках. Зачитывались Майн Ридом и Толстым, Лермонтовым и Беранже. Любили фантастику, грезили о неоткрытых землях, диковинных жарких странах. Взаимная привязанность наша крепла год от года, ведь у нас не было громких титулов, как у многих сиятельных однокашников, мы не гнушались самой чёрной работы. Мы были рядом и во время учебного похода к берегам Японии и Кореи, и на выпускном вечере, проходившем вскоре после Февральской революции. Там, на вечере, нас так и назвали: «Первый выпуск мичманов Свободной России».

К нам, в гардемаринские классы, частенько, ещё до революции, наведывался некий Фёдор Ильин. У нас учился кто-то из его родственников, мне кажется. Так вот, этот самый Фёдор потихоньку сеял в наши незрелые умы семя марксизма. Федя знал эту науку, был членом РСДРП. Мы с Вано посмеивались над ним и называли «профессор тятины штаны». Фёдор любил море, военный флот, писал романтические стихи, рассказы. Вскоре он возьмёт себе псевдоним Раскольников, видимо, под влиянием Достоевского, и под этой фамилией войдёт в историю. Фёдор познакомил меня с Ларисой Рейснер, привёл в её великолепный дом.

В революцию Раскольников – заметная фигура. Фёдор поднимал моряков Кронштадта, воевал в Гражданскую, получил два ордена Красного Знамени.

Фёдор женился на Ларисе Рейснер. Но об этом – отдельный рассказ. Он был умным, порядочным человеком, убеждённым большевиком. Его назначали послом в разные страны. Перед Отечественной войной Раскольников – наш посол в Болгарии. Фёдор знает, что творится в Союзе, решает не возвращаться в Москву и пишет знаменитое потрясающее «Открытое письмо Сталину», раскрывая суть многих злодеяний усатого диктатора. Сейчас оно известно, а тогда…

Фёдор Фёдорович Раскольников совершил подвиг, спел свою лебединую песню. Письмо он написал и отдал в западные газеты в августе 1939-го, а через месяц умер. Загадочная смерть.

Письмо это я вам покажу как-нибудь.

Но вернёмся в революционный Петроград. Мы, молодые мичманы, по-нынешнему говоря – младшие лейтенанты, встретили ветер свободы с энтузиазмом. Вот глядите на мою парадную фотографию. Видите царскую кокарду, я закрыл её тоненьким ремешочком, которым держится фуражка в штормовую погоду. Долой царя! Знай наших!

Вскоре мы, я и Вано, выехали в Гельсингфорс, где стоял тогда Балтийский флот. Настроение радостное, революционное. Я был назначен на линкор, а Исаков начал службу на эсминце. Дух свободы, дух революции витал над Балтикой. Матросы тяготели к нам, молодым, видя в нас не извечных своих угнетателей, а помощников. Может быть, поэтому я сразу был избран в культурно-просветительную комиссию линкора. Помню первое поручение – изготовить макеты букв нового названия линкора и отлить их в кратчайший срок, чтобы наш «Цесаревич» стал «Гражданином».

А затем лично я и двое матросов срубали большие, всегда надраенные латунные буквы «Цесаревич». Вано часто шутил, что я срубал царский режим. Уже после революции он живописно рассказывал Раскольникову, как я висел в люльке, бил кувалдой по зубилу, и золотистые буквы жар-птицами слетали с борта в тёмную пучину моря.

Не все наши офицеры приняли революцию. Был у нас некто Вреде, нигилист, скептик. Пришёл ко мне однажды Исаков, познакомил я их.

— Это не бунт, это поворот всей жизни. Поймите, Вреде, дальше так Россия с таким царём существовать не может, – убеждал его горячий Исаков…

Позднее этот офицер покинул родину и безвестно пропал в эмиграции.

В октябре 1917 года мы с Вано при Моонзунде приняли боевое крещение. Немецкая эскадра хотела прорваться в Рижский залив, а оттуда к Петрограду. Бой длился около трёх часов. Против нас стояли линкоры «Кёниг» и «Кронпринц». Это была страшная дуэль. Отчётливо помню, как от близких разрывов немецких снарядов большого калибра из борта нашего линкора вылетали толстые заклёпки. Наш сосед, линкор «Слава», пошёл ко дну. Мы отступили, заняли оборону, и флот кайзера наткнулся на железный кулак: ворота в Финский залив мы готовы были отстаивать не на жизнь, а на смерть.

…Октябрьская революция закружила бывших гардемаринов. Бекман назначается флаг-офицером 1-й бригады линейных кораблей. Бок о бок работает с бывшим комендором, а теперь председателем Центробалта Павлом Дыбенко, выполняет поручения давней приятельницы, поэтессы, а теперь комиссара Морского Генерального штаба Ларисы Рейснер.

…В мае 1918 года Бекмана назначают штурманом на транспорт «Рига», переоборудованный под госпитальное судно. Предстояла ответственная задача – эвакуировать из Хельсинки оставшихся там русских солдат, матросов.

— Под орудийными стволами немецких кораблей, которые наблюдали за нами, вошли в порт, – вспоминает Бекман. – Начали погрузку. По трапу еле шли измученные, истерзанные люди, испытавшие унижение и голод за колючей проволокой в лагерях Маннергейма. Мы взяли на борт около двух тысяч человек. Помнится, на судно удалось проскочить незамеченными нескольким финским коммунистам, их, переодетых в матросские бушлаты, провели наши солдаты.

В 1918 году по рекомендации Ларисы Рейснер и начальника Морского Генерального штаба Беренса Бекман зачислен переводчиком при морской комиссии на Брестских переговорах с немцами.

— Это был нудный и длинный диалог, как бы постскриптум к Брестскому миру, – усмехается Альфред Андреевич. – Немцы хотели, чтобы мы протралили как можно большую акваторию Балтики. А мы говорили – нет, каждый убирает мины у себя. Нахально вёл себя финский морской чин, посланец Маннергейма, скандалил, изображая важную фигуру.

Однажды тороплюсь я на заседание, иду мимо порта (наши переговоры происходили в Либаве) и вижу возбуждённую толпу военных немецких моряков. Слышу возгласы:
— Поддержим наших братьев, кильских матросов! К чёрту оружие!

В Германии, в портовом Киле начались революционные события, и дальнейшие переговоры были прерваны.

…После переговоров в Либаве Бекман разыскал в Петрограде Исакова, тот уже командовал эсминцем. Но снова пути друзей разошлись: Альфреда Андреевича откомандировывают в Морской Генеральный штаб, где он вскоре становится флаг-секретарём первого «красного адмирала», начальника Морских сил республики А. В. Немитца. Не тихая работа в уютном кабинете ждала его – Бекмана бросала судьба в самые горячие места Гражданской войны. Борьба с Врангелем на Азовском море, участие в легендарной ледовой переправе через Керченский пролив, когда около ста тысяч красноармейцев были выведены с кавалерией и пушками из Керчи в Тамань, и, наконец, ликвидация Кронштадтского мятежа.

— Пожилого адмирала Немитца сменил молодой энергичный Эдуард Панцержанский, герой нашей Видлицы, командующий Онежской флотилией, человек одарённый, яркий, – рассказывает Бекман. – Два года я был при нём младшим флагманом. С Исаковым встречались часто: то он приезжал в штаб, то мы были у него на Чёрном море. Иван Степанович настойчиво звал на свой эсминец, при каждом случае высмеивал мою штабную должность – «состоящий для особых поручений при Помглавкоморе».

И вот, наконец, удовлетворён мой сто первый рапорт, мы с Вано снова вместе – я старший помощник Исакова на эсминце «Петровский». «Ай, Чёрное море, хорошее море», – писал поэт Эдуард Багрицкий.

Это было чудесное время. Мужали мы, и на наших глазах мужал наш флот. Началась продуманная организация Советских Военно-Морских сил. Из года в год росла мощь флота, эскадры пополнялись отечественными крейсерами, эсминцами, подводными лодками. Незабываемые, прекрасные годы…

…Об этих годах рассказывают фотографии, напоминают книги Исакова, подаренные Бекману. На одной из них – «Рассказы о флоте» – адмирал написал: «Дорогому Альфреду Бекману, соплавателю, соратнику, собутыльнику, до которого ещё не добрался, но в следующих рассказах доберусь».

В письмах Исаков сообщал, что хочет написать о Бекмане многое. Возможно, написал бы о том, как Бекмана обвинили в измене родины, сослали на Соловки. Печальная участь постигла и Эдуарда Самуиловича Панцержанского.

— На Соловках я видел Максима Горького, – рассказывал мне Альфред Андреевич. – Случилось сие событие летом достопамятного 1929 года. Пролетарский писатель осуществлял поездку по Северу. Тогда на острова ещё не пришли изуверские времена – у нас был свой театр, выходил толстый журнал, передвигались по острову без охраны. Я работал, именно работал, начальником воздухлинии Кемь – Соловки. Да, да, летали на гидросамолётах знаменитые чекисты, спешили по делам. Мне ещё исправно служила флотская форма: чёрный китель, чёрные суконные брюки, добротные сапоги, морская фуражка.

— За что вы тут, товарищ моряк? – спросил меня Горький. Вокруг него суетилась свита в длиннополых гимнастёрках, главный среди них – знавший меня ранее Глеб Бокий, видный чекист. Когда глядел на меня, цветущей веточкой черёмухи закрывался, будто комаров отгонял. Ответил я громко и внятно, что отбываю срок по решению справедливого советского суда. Так и уцелел. А те, кто жаловался…

Возможно, эта фраза сослужила мне добрую службу – меня перевели на строительство Беломорканала. Там я встретил свою будущую жену, красавицу Нину Андреевну, с которой живу и по сей день, там я занимался морскими картами, штурманскими приборами.

Где-то в 1957 году Исаков разыскал меня и прислал маленькую телеграмму: «Алька, я всегда верил в твою невинность». Именно «невинность». Юмор не покинул его, слава богу. Зная, что меня посадили ещё и как царского офицера, он в одном письме писал, что численность царских генералов и офицеров, добровольно вступивших в Красную Армию после Октябрьской революции, составила более семидесяти тысяч человек…

…Да, он хотел написать о своём друге многое, часто слал письма, в них уточнял различные эпизоды их прошлой жизни. Наверняка в этом увлекательном повествовании была бы глава о многолетней работе Альфреда Андреевича в Карелии.

Всем известно, что ни одно судно не обходится без компаса и карты, но не все знают, что для успешного плавания нужны ещё эхолот и барометр, хронометр и секстан, лаг и анемометр, кренометр и радиолокационная станция… Долог перечень всех штурманских приборов. Через определённое время приборы проходят поверку, и в первую очередь – компасы. На них влияет металлический корпус корабля – отклоняет магнитную стрелку. Устранение так называемой девиации – очень важное дело. Систематической корректуры требуют и морские карты, всем этим занимаются навигационные камеры, специальный отдел пароходства, в котором рядом со штурманами трудятся девиаторы, электрики, радиотехники.

В 1933 году после окончания строительства Беломорканала Бекмана освобождают из лагеря, и он в Кеми при Беломорско-Балтийском комбинате создаёт навигационную камеру. Позже её переводят в Медвежьегорск, а перед войной – в Петрозаводск. Альфред Андреевич возглавлял небольшой коллектив навигационной камеры Беломорско-Онежского пароходства многие годы, вплоть до ухода на пенсию в августе 1961 года.

Во время Отечественной войны Бекман служил в Архангельске – корректировал карты для арктического плавания, занимался отладкой приборной оптики. Этого высокого строгого капитана третьего класса портовой технической службы хорошо знали северные штурманы. Знали его как влюблённого в своё дело специалиста и как толкового преподавателя на курсах повышения квалификации. Ещё больше возрос авторитет Бекмана с выходом в 1947 году его книги «Руководство по обращению со штурманскими приборами и уходу за ними», которую издало Министерство речного флота РСФСР.

— Это стало началом моей писательской карьеры, – шутит Альфред Андреевич. – Я ведь не должен был отставать от своего друга способного прозаика Исакова. Впрочем, кроме прозы, Иван Степанович написал и много научных трудов. Он был инициатором создания Морского атласа, за что получил Государственную премию СССР.

…Одна за другой появляются книги Бекмана: «Пособие для судоводителя озёрного плавания», «Руководство по эксплуатации штурманских приборов», «Руководство для плавания в Онежском озере». В 1970 году издательство «Транспорт» выпустило его солидную книгу о штурманских приборах.

Надо ли говорить, что все эти работы требовали больших знаний, огромного практического опыта. Оптимизм, трудолюбие, поиск – вот, пожалуй, основные черты характера старого моряка.

Последние годы Альфред Андреевич трудился над конструированием прибора, который бы помогал штурманам проводить в ночное время корабли по рекам. Он сделал несколько вариантов этого сложного прибора (в защиту которого, к слову сказать, выступала дважды «Литературная газета»), снабжённого картами, электроникой.

— Мой девиз – ни дня без дела. С раннего утра я сажусь за книги, за чертежи, за морские карты. У меня часто спрашивают о секрете долголетия, в чём он? В повседневном труде! Надо с радостью встречать новый день, надо весь его заполнить трудом.

Когда меня спрашивают: «Как живёшь?», я всегда отвечаю только одним словом – «Радостно!» Употребляйте это слово с самого утра, и тогда весь день пройдёт славно, с пользой.

Близится новый век, идёт новое время. Из прошлого века я шлю привет нашей молодёжи, тем, кто будет жить в 2000 году, строить будущее, умножать славу нашей Родины, нашей матушки России.