Так повелело им ВремяОни стоят передо мной – солдаты Первой мировой… Какой след оставила в вашей жизни Первая мировая война? Сегодня, отвечая на этот вопрос, многие недоуменно пожмут плечами: Первая мировая, да когда это было! Это было всего лишь сто лет тому назад. И я тоже полагал, что та забытая война не имеет ко мне никакого отношения, пока не перелистал свои старые блокноты, пока не задумался, пока не вспомнил… Ба, да меня же выпестовали солдаты Первой мировой! Детство мое прошло в окружении русских солдат, которым посчастливилось вернуться живыми с той самой, первой в истории человечества чудовищной всемирной бойни. Может быть, поэтому им очень хотелось, чтобы у их потомка было счастливое детство? И благодарная детская память конечно же сохранила и их лица, и их имена: это были мой дед, подпрапорщик 165-го Луцкого пехотного полка, и двое рядовых пехотинцев – дядька Николай Петрович Башилов (в честь которого меня и нарекли), и житель города Волковыска белорус Федор Леонтьевич Лоскот. Сегодня уже не осталось ни одного участника Первой мировой войны, ушли в лучший мир все ее полки, дивизии и армии. Мне же довелось беседовать и записывать рассказы семи ее бойцов: казака-хорунжего Михаила Смольянникова, матроса-комендора с эсминца «Забияка» Гордея Левченко, третьего штурмана линкора «Цесаревич» мичмана Альфреда Бекмана, гардемарина Морского корпуса Бориса Лобача-Жученко и др. Горжусь знакомством с этими замечательными людьми. . . . Мичман с «Цесаревича»
Было это в начале 1990-х годов. Помимо всего прочего, Альфред Бекман оказался последним офицером российского императорского флота, дожившим до 1991 года. Потомок славного шведского рода, осевшего в России еще при Иване Грозном, уроженец Одессы, Альфред Бекман большую часть жизни прожил на северах: в Карелии, в Петрозаводске. Тому есть простое объяснение. В мае 1926 года он был арестован ОГПУ и сослан на Соловки. «Я получил 10 лет по статье 58, пунктам 4 и 10, – рассказывал Альфред Андреевич. – 4-й пункт означал: "Помощь международной буржуазии" и 10-й – агитацию против Советской власти. "Помощь международной буржуазии" состояла видимо в том, что я не раз получал от штаба предписания встречать и сопровождать приезжавших к нам иностранных представителей, после чего подробно отчитывался обо всем…». Срок он отбывал на Соловках. Один из лагерных начальников оказался бывшим мичманом старого флота, который хорошо знал Бекмана по Балтике. С его дружеской подачи, Альфреда Андреевича назначили смотрителем маяка на Секирной горе. Это спасло ему жизнь. Во время визита Максима Горького на Соловки, всемирно известный писатель побывал на маяке и долго беседовал с Бекманом о жизни. «Когда освободился, смысла возвращаться в Ленинград не было никакого, – усмехался наш собеседник. – Все равно арестуют и отправят сюда же. Вот и осел я здесь, в Онежском пароходстве». Разумеется, нас интересовало в первую очередь участие Бекмана в Моонзундском сражении. Он был последним, кто видел этот исторический бой своими глазами. И он рассказывал о нем сначала скупо и общо, а потом, как бы отринув семидесятилетнюю толщу времени, вернулся на свой линкор «Цесаревич», переименованный в революцию в «Гражданин»: – На рассвете 28 сентября 1917 года мы приняли сообщение по радио, что крупные силы германского флота подошли к бухте Тагалахта, что в северо-западной части острова Эзель. Это была настоящая армада, насчитывавшая до 300 вымпелов. От нее отделился отряд из 15 эсминцев и крейсера, подошел к южной оконечности острова Даго и, подавив огонь береговой батареи, высадил десант мотоциклистов. В бухте Тагалахта немцы высаживали мотоциклетные и кавалерийские части, которые с ходу двинулись двумя колоннами к столице острова – на Аренсбург, а также на Ориссар. На следующий день стало известно, что на Кассарском плесе идут бои между немецкими эсминцами и нашими «Новиком», «Изяславом», «Забиякой», «Громом» и канонерской лодкой «Грозящий». Шум боя был слышен на рейде Куйвасту. Наш корабль стоит в двухчасовой готовности. Как жаль, что мы не можем пойти на Кассары! 2 октября наш «Гражданин» получил приказ идти к Церелю. Вместе с нами пошли эскадренные миноносцы «Амурец», «Стерегущий» и «Туркменец Ставропольский» – наши соседи по стоянке у Куйвасту и партнеры по игре в теннис. При подходе к Аренсбургу, уже под вечер, налетели немецкие самолеты, но противовоздушная артиллерия отогнала их, и ни одна бомба не попала в цель. Внезапно показался перископ неизвестной подводной лодки. Пошла стрельба ныряющими снарядами. Не без труда дали отбой, оттаскивая комендоров от орудий: видимо, нервное напряжение после перехода по узкому проходу между отмелями и минными полями оказалось для иных чрезмерным… С очередной расшифрованной радиограммой я выскочил на мостик, передаю листок командиру – капитану 1 ранга Руденскому. Он берет его, не поворачивая головы, и глядит вперед по курсу. Я невольно смотрю туда же: впереди черная полоска воды и за ней угадывается берег Сворбе – это почти сплошная желто-красная полоса огня, из которой вырываются к небу протуберанцы зеленоватых всплесков. Кругом на шлюпках и плотах, мелких суденышках кричат и размахивают шапками люди. «Гражданин» продолжает движение – людей подбирают идущие следом эсминцы; перед нами же поставлена главная задача: уничтожить Церель! И «Гражданин» открыл огонь. Разрывы снарядов яркими зеленовато-белыми вспышками ложились на территории Церельской батареи. Вот наш залп взметнул к небу желтоватый фонтан огня, вероятно загорелось хранилище горючего. Желтое пламя распространяется по территории, и вскоре среди этого моря огня начинают взметаться огненные фонтаны рвущиеся снарядов, разбросанных взрывами по батарее среди разлившейся горящей нефти. Темнело, в жарких отсветах зарева Цереля на воде виднелись спасавшиеся на лодках и плотах люди. Нескольких человек вытащили на палубу «Гражданина». Их отвели вниз. Никто не жалел их, и наслушались они немало слов, полных презрения. С сопровождавших нас эсминцев передали: спасенные офицеры сообщают, что батарея на Цереле уничтожена. На «Гражданине» проиграли дробь и линкор повернул на обратный путь, но вскоре луч прожектора нащупал распластанную на доске фигуру человека. Его подняли на палубу. Спасенный оказался мичманом с береговой батареи. Он утверждал, что все орудия батареи остались целыми. Броненосец «Слава» стоял на якоре у входа в Моонзунд. Чтобы снаряды летели на максимальную дистанцию, на корабле создали крен в пять градусов. «Слава» обстреливала вражеские эсминцы, поддерживая наш XIII дивизион, где на «Изяславе» сражался мой друг Жано Исаков, впоследствии известный адмирал советского флота. В сражении немцы потеряли три корабля из десяти, и, попав под огонь «Грозящего», отступили. На рассвете 4 октября «Деятельный», зорко следивший за прорывавшимися в Рижский залив немецкими судами, доложил о движении к Куйвасту тральщиков, эсминцев и двух линкоров – «Кёниг» и «Кронпринц». Улучив момент, я забрался на дальномер, и увидал на горизонте мачты, башни и трубы вражеских линкоров. Переодевшись во все чистое, все офицеры уже собрались в кают-компании. Вид у всех был серьезный, но раздавались и шутки, а лейтенант Абрамович напевал песню Вертинского "Ваши пальцы пахнут ладаном", но быстро замолчал после реплики кого-то из старших. Вошел спокойный командир Руденский. После короткого собрания он поднялся в боевую рубку. Гремели колокола громкого боя, объявляя боевую тревогу. Старший артиллерист вручил мне "кольт" и я поспешил в центральный пост. Положив пистолет на полочку, я сразу же проверил связь с боевой рубкой и приготовился к работе. Вскоре «Гражданин» начал маневрировать, подрагивая на реверсах. Радисты, в том числе и два моих ученика, надев наушники, записывали сигналы. И вот вздрогнул наш линкор – башни открыли огонь. Цель – тральщики и миноносцы противника. Корпус корабля при каждом залпе содрогался, и при этом внутри судна раздавались как бы пистолетные выстрелы – это ударялись об окружающую сталь отлетавшие головки заклепок. По шифру сообщили о попадании в «Кронпринца» – на нем пожар! Ура! Немцы стали отходить и перенесли огонь на десятидюймовую батарею на юго-восточном мысе острова Моон. Там высоко взлетали громадные сосны, перемешиваясь со столбами земли и камня. «Слава» развернулась кормой вперед и повела огонь из кормовой башни. Носовые замолчали. Мы же идем на сближение с противником и вместе с Баяном громим тральщики и миноносцы. Атаку «Гражданина» поддерживают также эсминцы «Донской Казак» и «Туркменец Ставропольский». В облаках пара и дыма навсегда исчезают немецкий миноносец и тральщик, остальные срочно отходят. Наступила пауза, и был подан сигнал – обедать. Поели быстро и без аппетита. Кают-компания и салон были оборудованы под лазарет. Бой линкора «Слава» с немецкими кораблями в Моонзундском проливе возобновился: вокруг поднимались фонтаны воды до высоты мачт. Вскоре сквозь залпы наших батарей раздался грохот – немецкий одиннадцатидюймовый снаряд ударил в рикошет и, разорвавшись, изрешетил ставни на окнах нескольких кают и палубу. Осколки обшивки тяжело ранили часового у денежного ящика. Другой снаряд, пробив верхнюю палубу, разорвался и разнес каюту командира и еще пять кают, всадив свою головную часть в двухведерный самовар, стоявший в буфетной кают-компании. Кругом все пылало, и матросы пожарного дивизиона тушили пожар. Через некоторое время снаряд, ударившись под острым углом в броню шестидюймовой башни левого борта и, отколов от броневой плиты огромную раковину, пробил наружный борт батарейной палубы; он разорвался близ запасных динамо-машин, превратив их в подобие гигантского вороньего гнезда. В этот момент по правому борту бежали матросы для тушения пожара: в основном водолазы и плотник из моей роты; осколком в сердце был убит молодой плотник и тяжело ранено девять человек. Осколки изрешетили три каюты, в том числе мою, уничтожив платяной шкаф со всей моей амуницией "первого срока". Мои радиотелеграфисты растерянно переглядывались: пропала связь – очевидно, перебило антенну. Мы бросились наверх – из-под верхней палубы пробивался едкий желто-черный дым, трубы корабля были в пробоинах, но Андреевский флаг гордо реял на мачте. Кусок антенны валялся на палубе, и матросы исправляли повреждения. Недолет, поднявший огромные водяные столбы через левый борт, заставил поспешить вниз. От «Славы», шедшей с большим креном, и от «Баяна» тянулись черные дымные шлейфы. Бой шел к концу. На «Кёниге» пожар, но и «Слава» садится все глубже, а на «Баяне» бушует пламя. «Гражданин» продолжает вести огонь. Но вот принимаем радиограмму с «Баяна» – "Морским силам Рижского залива отойти". Раненых и убитых погрузили на миноносцы. Проходим мимо «Славы», сидящей с большим креном на грунте. С нее на подошедшие миноносцы переправляется команда. Следуем за «Баяном», входим в тесный и мелкий фарватер, под килем воды с ладонь! Весь день 7 октября прошел в воздушных тревогах. Вырвавшийся в последнюю минуту с острова Эзель наш гидросамолет сел недалеко от «Гражданина» и был поднят на палубу. На «Баяне» состоялось совещание командиров, и к вечеру караван двинулся, ведомый быстроходными тральщиками. Благополучно пришли в Лапвик, где корабли были встречены с музыкой и криками «ура». Мы же все искренне выражали свое восхищение перед великолепным маневрированием командира Руденского, благодаря чему «Гражданин» почти не имел потерь. Но главное: немцев к Петрограду мы не пропустили! Это была наша победа! . . . Солдаты Первой мировой… Я успел их еще застать. Все семеро моих знакомцев дожили до глубоких седин, оставаясь людьми с ясной памятью и добрым юмором. Никто из них не страдал никакими модными ныне «синдромами», во всяком случае, «германским синдромом»; каждый по-своему хранил память о своей боевой юности. Никто из них не стыдился участия в «империалистической» войне. Они защищали свою Родину в траншеях и на кораблях так, как повелело им их Время. Москва-Петрозаводск-Нови Сад-Волковыск Николай Черкашин |
 |
