Еще за 2 месяца до нашего производства в офицеры в ОГК приехал с линкора Цесаревич, зимовавшего в Рижском заливе, мичман Буман, который вызвал меня и передал от имени кают-компании корабля приглашение служить на линкоре. В случае моего согласия об этом будет сообщено в штаб Балтфлота. Чувства мои были двойственны: с одной стороны льстило приглашение, но с другой – ведь Цесаревич - корабль построенный еще в 1904 и ему недолго осталось плавать. Но зато у него славное боевое прошлое, сейчас он защищает самые передовые позиции флота и участие в морских боях обеспечено! Я поблагодарил за приглашение и согласился.

И вот я в парадной офицерской морской форме (при сабле!) еду в Царское Село [1] домой показаться и проститься с сестрами. В вагоне поезда при виде меня какая-то аристократического вида дама громко сообщила своей спутнице: "Ах, этих бедных юношей посылают на корабли, на которых матросы перебили всех офицеров…" Не удерживаюсь и говорю: "Сударыня, эти слухи весьма преувеличены. Я, например, направляюсь на корабль, где никого из офицеров не тронули". Ламентации дамы кончились, но на моей душе все-таки стало немного муторно. Через пару дней я уже ехал в Гельсингфорс [2].

В штабе флота я встретил опередившего меня Ивана Исакова [3], который уже получил назначение на достраивавшийся в Ревеле [4] (Копли) Изяслав и Бориса Гаврилова, который также с ближайшим рейсом Ермака отправлялся в Ревель.

Когда на Кречете я явился к флаг-капитану по распорядительно-строевой части старшему лейтенанту Эльсперу, он взглянул в какой-то список и сказал, что на меня есть заявка на Цесаревич, но что мне можно еще погулять два дня в Гельсингфорсе, так как не готова партия новобранцев, которую я должен буду принять в Ревеле и доставить в Рижский залив на Цесаревич. Проводив Исакова и Гаврилова, я еще пару дней знакомился с Гельсингфорсом.

В назначенный день я отправился на Ермаке в Ревель. Командовал тогда Ермаком отставной капитан I ранга Фельман – отец нашего однокашника по ОГК [5], с которым я здесь встретился. Последний представил меня отцу, почему я мог подняться на капитанский мостик и наблюдать за мощной работой ледокола, разбивавшего с легкостью огромные льдины толщиной почти в метр.

Когда я спустился в салон, в котором находилось несколько офицеров разных рангов от мичмана до старлейта, я стал свидетелем жаркого спора между возбужденно ходившим взад и вперед по салону старлейтом и его аудиторией, спора, который разоблачал глубочайшее невежество самого оратора да и некоторых участников спора в самых элементарных вопросах политики. Прошло несколько лет и однажды во время маневров я встретил оратора: он сменил вехи и командовал канонерской лодкой на Балтике.

Осмотрев Ревельские достопримечательности (частично уже знакомые мне) и приняв человек 25 новобранцев во главе с унтер-офицером, мы отправились на вокзал.

Поезд Ревель – Гапсоль состоял из состоял из ветхих старых жестких вагонов. Разместив вверенное мне пополнение, я занял свободное место в открытом купе, где уже сидели два священника, обложенные всякими домашними припасами, которыми они закусывали, усердно подливая себе водку из четверти (!) стоявшей под столиком. Старший из них обратился ко мне с вопросом: "Куда вы направляетесь, молодой человек?" Я ответил что в Рижский залив. "Не на Цесаревич ли?" Оказалось, что вопрошающий – судовой священник с Цесаревича, а с ним его друг пастырь из Ориссар [6] на острове Эзель [7]. Они навестили своего друга в Ревеле и теперь, возвращаясь домой, поправлялись - пока мы ехали (часов пять) они осушили почти всю бутылку водки. Я участвовать категорически отказался. Фамилия его была Карчи/неразборчиво/ (из черного духовенства). Это было мое первое знакомство с представителем личного состава корабля. На корабле его звали "Корнет Корчиноги", так как будучи в подпитии он задирал рясу и отплясывал гопака. Революцию он рассматривал, как пришествие Антихриста. Свое пребывание на Цесаревиче - как жестокий искус. Когда батюшка заходил в часы отдыха в салон, то "верующие" лейтенанты, найдя особо пикантное место в библии с деланной наивностью просили разъяснить им смысл. Мичманы этого делать не смели. К осени 1917 года батюшка ушел с корабля получив какой-то приход на берегу.

Направились к еще недостроенным причалам Рогокюля, где нас ожидал ледокольный буксир, который доставил нас на рейд Куйвасту у острова Моон [8] к стоявшему среди крошева битого льда на двух якорях Цесаревичу. Встретили нас вахтенный начальник и представитель судового комитета, на шканцах толпились любопытные из команды. Отрапортовав и представив им своих подопечных, я поздоровался с вахтенным начальником. Вахтенный начальник предупредил с несколько смущенной улыбкой, что согласно новому порядку, следует предъявить к осмотру чемодан. Член судового комитета быстро просмотрел нехитрое мичманское имущество и передал выданный мне еще на Кречете пистолет "кольт" в артиллерийскую часть на хранение.

Я конечно обрадовался, когда появились мичманы Сергей Абрамович и Буман – мой "крестник", который повел меня к старшему офицеру старлейту барону Вреде. Тот как-то смерил меня с ног до головы, подал руку, втянул с легким шипом через зубы воздух и поздоровался. Затем, обращаясь к мичману Буману, распорядился, чтобы мне показали мою каюту (по левому борту на батарейной палубе около средней шестидюймовой башни) и накормили.

Когда я привел себя в порядок, Буман привел меня в кают-компанию, к которой примыкал адмиральский салон, также предоставленный офицерскому составу. Все офицеры находившиеся в салоне и в кают-компании подходили здороваться со мной, произнося различные приветствия. Я чувствовал себя обласканным и не очень робел, тем более, что два мичмана старшего выпуска ОГК (Абрамович и Буман) как бы приняли шефство надо мной.

/Далее в рукописи отсутствует две страницы/

Гражданин продолжал стоять на якоре в рейде Куйвасту. Здесь нес свою службу зимовавший вместе с ним Адмирал Макаров. Тут же, с началом навигации в Рижском заливе, постоянно стояли эсминцы. Приходил и Изяслав, но встретиться с Жано [9] не удавалось. Ездили изредка в гости друг к другу, а также на берег, где на почтовой станции Куйвасту можно было заказать прекрасный обед с закуской из копченого угря, поросенка и т.п. Большая гостиная была в распоряжении любителей покера и виста. Кроме этого там приветливо встречала гостей дочь почтмейстера хорошенькая 19-летняя Эрика, которая распоряжалась верховыми лошадьми удравшего в Германию с острова Моон барона Вольфа, что давало возможность делать верховые прогулки по острову. Кроме этого Эрика знала место, где барон закопал восемь бочек с контрабандным спиртом… Управлявший имением Вольфа отец Эрики Артур тоже его знал и поэтому на стол всегда подавали запотевший графин со "шнапсом".

Ночная вахта, особенно в период белых ночей, требовала повышенной бдительности так как немецкие самолеты-разведчики довольно часто пролетали над островом Моон и рейдом, а часто и стаи уток, пролетавшие вдали, вызывали ложную тревогу сигнальщиков. Далеко на северо-западе иногда проплывал Цеппелин-разведчик. Изредка немцы делали налеты, сбрасывали бомбы, но ввиду интенсивного огня противовоздушной артиллерии кораблей их бомбы взрывались главным образом в стороне. Впрочем однажды, когда в налете участвовало значительное число германских самолетов и кругом рвались бомбы, один из заряжающих обалдев застыл с унитарным патроном в руках, пока управлявший огнем старший артиллерист Гагарин не дал ему хорошего тумака. Инцидент не вызвал нареканий, не дебатировался, и даже был одобрен командой.

Еще в начале моей службы на корабле на моей вахте во время разводки вахтенного отделения один из молодых матросов стоя в строю начал лузгать семечки и плевать шелуху на палубу, заметив это, я сделал ему в достаточно резкой форме выговор, на что он заявил, что сейчас не старый режим. Я оборвал его и он перестал. Когда вахта была разведена ко мне подошел унтер-офицер отделения и извиняющимся тоном уверил меня, что такое больше не повторится – "Мы ему мозги вправим".

В моей роте (третьей) было два матроса-радиста, которые готовились к экзаменам в среднее учебное заведение. Как-то я, разговаривая с председателем судового комитета, сказал ему, что сейчас, очевидно, в продвижении офицерского состава будет определяющим лозунг "дорога - таланту". Поймав меня на слове, председатель рекомендовал мне помочь упомянутым радистам в овладении математикой и русским языком. Регулярные ежедневные занятия принесли обоюдную пользу, поскольку это дало мне возможность более полно понять мысли и устремления передовой матросской массы.

Изредка приезжали агитаторы из Центробалта, в их выступлениях, конечно, сквозило определенное недоверие к офицерскому составу, но взаимоотношения с командой оставались ровными и служба шла в точном соответствии с уставом.

Может быть, боевое прошлое корабля, которое всем было известно, играло здесь свою роль, вызывая чувство долга перед своим народом, перед революцией.

А история корабля была вдохновляющая: построенный в 1903 году Цесаревич был направлен в состав Порт-Артурской эскадры. При вероломном нападении японцев 9 января 1904 года Цесаревич был торпедирован, но после ремонта опять вернулся в строй и под флагом командующего эскадрой Витгефта [10] участвовал в бою с превосходящей по мощи японской эскадрой в Желтом море и, несмотря на тяжелые повреждения, все же прорвался в Киао-Чао [11]. При этом и командующий эскадрой и командир были убиты [12], значительными были потери в личном составе.

Позднее он вошел в состав Балтийского флота и совершил не одно заграничное плавание. В 1908 году во время землетрясения в Мессине команда Цесаревича отличилась при спасении жителей из-под обломков разрушенных зданий. Об этом свидетельствовал большой бронзовый барельеф в адмиральском салоне с изображением сцен землетрясения и благодарственной надписью, подаренный экипажу Цесаревича.

В кают-компании обсуждались последние события, мелькали фамилии Вердеревский, Дыбенко, Развозов [13]. К осени 1917 года стало заметно известное расслоение в среде офицерского состава: после резкого инцидента с двумя механиками ушел старший офицер Вреде. Объявил себя сторонником анархистов-коммунистов мичман Щегловский, имевший прозвище "Ща", замкнулся в себе мичман Лаппо [14]:

Однако большинство продолжало честно служить своему народу и после октябрьской революции преданно трудились, создавая военно-морской флот страны советов (это относится к Гагарину, Ганенфельду, Буману, Абрамовичу и другим). Из числа команды многие занимали впоследствии ответственные должности в аппарате морского ведомства и других органах советской власти. Так например, председатель судового комитета возглавлял управление по снабжению флота.

Может быть жизнь на корабле пошла бы иначе, но Гражданин стоял на передовой позиции. Налеты немцев, проходившие к Церелю эсминцы и уходившие на позиции подводные лодки – все напоминало о том, что враг не дремлет.

Пришло на рейд Куйвасту штабное судно минной дивизии Либава. Число эсминцев на рейде росло. Пришли канлодки Храбрый и Грозящий. Осенью появилась Слава, потом – не без труда выбравшиеся из Гельсингфорса Баян и Диана. Стало ясно, что надвигаются серьезные события.

Оживилась немецкая авиация. Один за другим последовало два серьезных налета, не причинивших, однако, ущерба ввиду очень плотного противовоздушного огня со всех судов Куйвастского рейда, постоянных сообщений службы связи и разведочных постов.

Мне поручена шифровальная работа, для чего предоставлена адмиральская каюта. Урывками засыпая, обнимал ящик с шифрами.

В конце августа из-под Риги вернулись эсминцы, которые привезли печальную весть о сдаче города. Стала реальной угроза Рижскому заливу и его островам. Мы понимали, что защищать морские рубежи выпало нам и настроение у большинства было боевое.

В начале сентября всех нас потрясла трагическая гибель эскадренного миноносца Охотник, взорвавшегося на мине недалеко от южного берега острова Эзель. На нем погиб брат нашего старшего офицера, которого мы все уважали и любили.

На рассвете 28 сентября 1917 г. мы приняли сообщение по радио, что крупные силы германского флота подошли к бухте Тагалахта в северо-западной части острова Эзель. Это был целый флот, насчитывавший до 300 судов. Отделившийся отряд из 15 эсминцев и крейсера подошел к южной оконечности острова Даго [15] и, подавив огонь батареи [16], высадил десант мотоциклистов. В бухте Тагалахта немцы высаживали мотоциклетные и кавалерийские части, которые с ходу двинулись двумя колоннами на Аренсбург [17] и Ориссар.

На следующий день стало известно, что на Кассарском плесе идут бои между немецкими эсминцами и нашими Новиком, Изяславом, Забиякой, Громом и канонерской лодкой Грозящий [18]. Шум боя был слышен на рейде Куйвасту. Наверное, Жано на Изяславе держит "нашу марку!" [19]

Наш корабль стоит в двухчасовой готовности. Как жаль, что мы не можем пойти на Кассары!

Славу направили для поддержки защитников Ориссарской дамбы. Создали ей крен до 5 градусов на правый борт и теперь ее артиллерия доставала немцев, наступавших на предмостные укрепления Ориссарской дамбы. С Гражданина мы ночью наблюдали за разрывами семнадцатидюймовых снарядов на острове Эзель, ведь на предмостном укреплении у дамбы Ориссара сражался наш десант из 30 добровольцев во главе с мичманом, еще накануне отправившийся защищать дамбу. Стало известно, что пехотные части откатываются от Аренсбурга и Ориссары и только 107 дивизия Иванова оказывает сопротивление немецкому десанту.

Вернулся наш десант с дамбы Ориссара – его сменили. С Цереля радировали о необходимости немедленной помощи. Эскадренный миноносец Украйна сообщил о том, что Церель сдался.

2 октября Гражданин получил приказ идти к Церелю. Вместе с нами пошли эскадренные миноносцы Амурец, Стерегущий и Туркменец Ставропольский – наши соседи по стоянке у Куйвасту и партнеры по игре в теннис.

При подходе к Аренсбургу уже под вечер налетели немецкие самолеты – противовоздушная артиллерия отогнала их и ни одна бомба не попала в цель. Внезапно показался перископ какой-то подводной лодки. Пошла стрельба ныркими снарядами. Не без труда дали отбой, оттаскивая комендоров от орудий - видимо, нервное напряжение после перехода по узкому проходу между отмелями и минными полями оказалось для иных чрезмерным.

С очередной расшифрованной радиограммой я выскочил на мостик, передаю листок командиру капитану I ранга Руденскому [20]. Он берет его не поворачивая головы и глядит прямо вперед. Я невольно гляжу туда же: впереди черная полоска воды и за ней угадывается берег Сворбе – это почти сплошная желто-красная полоса огня, из которой вырываются к небу протуберанцы зеленоватых всплесков. Кругом на шлюпках и плотах, мелких суденышках кричат и размахивают шапками люди. Гражданин продолжает идти – людей подбирают идущие следом эсминцы – поставлена задача уничтожить Церель!

И Гражданин открыл огонь. Разрывы снарядов яркими зеленовато-белыми вспышками ложились на территории Церельской батареи. Вот наш залп взметнул к небу желтоватый фонтан огня, вероятно загорелось хранилище горючего. Желтое пламя распространяется по территории и вскоре среди этого моря огня начинают взметаться огненные фонтаны рвущиеся снарядов, разбросанных взрывами по батарее среди разлившейся горящей нефти.

Темнело, в жарких отсветах зарева Цереля на воде виднелись спасавшиеся на лодках и плотах люди. Нескольких человек вытащили на палубу Гражданина. Их отвели вниз. Никто не жалел их и наслушались они немало слов полных презрения.

С сопровождавших Гражданин эсминцев передали: спасенные офицеры сообщают, что батарея на Цереле была уничтожена. На Гражданине проиграли дробь и линкор повернул на обратный путь, но вскоре луч прожектора нащупал распластанную на доске фигуру человека. Его подняли на палубу. Спасенный оказался мичманом из орудийной батареи. Опрошенный, он утверждал, что все орудия батареи были целы.

К утру Гражданин встал на якорь на рейде Куйвасту. Слава стояла на якоре у входа в Моонзунд, имея искусственно созданный крен в пять градусов. Она обстреливала вражеские эсминцы, поддерживая наш XIII дивизион, где на Изяславе сражался мой друг Жано Исаков. В сражении немцы потеряли три корабля из десяти, и, попав под огонь Грозящего, отступили. Однако Изяслав из-за сильной вибрации ввиду повреждения винтов был принужден уйти в Рогокюль для ремонта.

Это было третьего октября, в канун моонзундского сражения. Все ночь пришлось не отрываться от шифров – непрерывно шли радиограммы.

На рассвете 4 октября Деятельный, зорко следивший за прорывавшимися в Рижский залив немецкими судами, сообщил о движении к Куйвасту тральщиков, эсминцев и двух линкоров – König и Kronprinz. Улучив момент я забрался на дальномер и увидал на горизонте мачты, башни и трубы вражеских линкоров.

Переодевшись во все чистое, все офицеры уже собрались в кают-компании. Вид у всех был серьезный, но раздавались и шутки, а Абрамович напевал песню Вертинского "Ваши пальцы пахнут ладаном", но быстро замолчал после реплики кого-то из старших. Вошел спокойный командир Руденский. После короткого собрания от поднялся в боевую рубку.

Гремели колокола громкого боя, объявляя боевую тревогу.

Старший артиллерист вручил мне "кольт" и я поспешил на центральный пост. Положив пистолет на полочку и поздоровавшись с радистами, сразу же проверил связь с боевой рубкой и приготовился к работе.

Вскоре Гражданин начал маневрировать, потряхивая на реверсах. Радисты, в том числе и два моих ученика, надев наушники вскоре начали записывать.

И вот вздрогнул Гражданин - башни открыли огонь. Цель – тральщики и миноносцы противника. Корпус корабля при каждом залпе содрогался и при этом раздавались как будто пистолетные выстрелы внутри судна – это ударялись об окружающую сталь оторванные чрезмерными усилиями головки заклепок.

По шифру сообщили о попадании в Kronprinz – на нем пожар! Ура! Немцы стали отходить и перенесли огонь на десятидюймовую батарею на юго-восточном мысе острова Моон. Там высоко взлетали громадные сосны, перемешиваясь со столбами земли и камня.

Слава развернулась кормой вперед и повела огонь из кормовой башни. Носовые замолчали. Гражданин пошел на сближение с противником и вместе с Баяном громит тральщики и миноносцы. Атаку Гражданина поддерживают также эсминцы Донской Казак и Туркменец Ставропольский. В облаках пара исчезают немецкий миноносец и тральщик, остальные срочно отходят. König и Kronprinz переносят огонь на десятидюймовую батарею, только недавно устроенную на юго-восточном мысе острова Моон.

Наступила пауза и на Баяне был подан сигнал – время обедать. Поели быстро и без аппетита. Кают-компания и салон были оборудованы под лазарет.

Бой возобновился, вокруг поднимались фонтаны воды до высоты мачт. Вскоре сквозь залпы наших батарей раздался грохот – немецкий одиннадцатидюймовый снаряд ударил в рикошет и, разорвавшись, изрешетил ставни на окнах нескольких кают и палубу. Осколки обшивки Гражданина тяжело ранили часового у денежного ящика. Другой снаряд, пробив верхнюю палубу, разорвался и разнес часть каюты командира и еще пять кают, всадил головную часть в двухведерный самовар, стоявший в буфетной кают-компании.

Кругом все пылало и тральщик пожарной дивизии тушил пожар.

Еще через некоторое время снаряд, ударившись под очень острым углом в броню шестидюймовой башни левого борта и отколов от броневой плиты огромную раковину, пробил наружный борт батарейной палубы и разорвался около запасных динамо-машин, превратив их в подобие гигантского вороньего или сорочьего гнезда.

В этот момент для тушения пожара по правому борту бежали матросы тральщика пожарной дивизии – в основном водолазы – и плотник из моей роты; осколком в сердце убит молодой плотник и тяжело ранено девять человек, главным образом водолазы.

Осколки изрешетили три каюты, в том числе мою – и главное - мой платяной шкаф со всей амуницией "первого срока".

Не успели мы опомниться после грохота разорвавшегося над нами снаряда, как радисты, растерянно глядя друг на друга, удостоверились в том, что нет радиосигналов – очевидно перебило антенну.

Мы бросились с моими двумя учениками наверх – из под верхней палубы пробивался едкий желто-черный дым, трубы корабля были в пробоинах, но андреевский флаг гордо реял на мачте. Кусок антенны лежал на палубе и радист исправлял повреждения. Недолет, поднявший огромные водяные столбы через левый борт, заставил поспешить вниз. От Славы, имеющей значительный крен, и от Баяна тянулись черные дымные шлейфы. Бой шел к концу. На König пожар, но и Слава садится все ниже и на Баяне бушует пламя. Гражданин продолжает вести огонь.

Но вот уже принимаем радиограмму с Баяна - "Морским силам Рижского залива отойти".

Проходим мимо Славы – сидящей с большим креном на грунте. С нее на подошедшие миноносцы сыпется команда. Видно молоденьких салаг – моих новобранцев.

Следуем за Баяном, влазим в фарватер, под килем воды с ладонь!

Раненых и убитых погрузили на миноносцы. Приняли в этом участие и быстроходные тральщики VI дивизии, поддерживавшие связь между кораблями. Им предстоит тралить перед нами выход из Моонзунда.

Караван, ставший на якоря в проливе Моонзунд, состоял из 20 эсминцев, 3 канлодок, крейсеров Адмирал Макаров, Баян, Диана и Гражданина, за которым шел заградитель Амур, забрасывающий фарватер минами.

Весь день 7 октября прошел в воздушных тревогах. Вырвавшийся в последнюю минуту с острова Эзель наш гидросамолет сел недалеко от Гражданина и был поднят на палубу. На Баяне состоялось совещание командиров и к вечеру предводительствуемый быстроходными тральщиками караван двинулся. В сгустившихся сумерках трал одного из тральщиков задел за скалу и караван остановился.

Из опасения атак германских подводных лодок на Баяне решили прорываться без тральщиков. Благополучно пришли в Лапвик, где корабли были встречены с музыкой и криками ура. Мы же все искренне выражали свое восхищение перед великолепным маневрированием командира Руденского, благодаря чему Гражданин почти не имел потерь.

Шел третий день без сна. Обеспечение двухсторонней связи с командованием не давало ни минуты покоя. Сразу же после того, как идя к Гельсингфорсу Гражданин разрядил свои орудия, выстрелив из каждого в сторону моря, командир приказал мне лечь спать в адмиральской каюте до прихода в Гельсингфорс, где я и проснулся утром следующего дня.

На Гражданине начались ремонтные работы. Восстанавливали разрушенное – сильно пострадала одна из шестидюймовых башен, у которой снаряд отколол часть брони, после чего она "села" и вышла из строя. Большинство офицерских кают, начиная с кают-компании и адмиральского салона и каюта капитана также требовали капитального ремонта.

Бригады рабочих работали дружно и скоро все стало нормально. Команда стала разъезжаться по отпускам и на сухопутный фронт. Для нас, молодежи, наступило время учебы, то в штурманском, то в минном и артиллерийском офицерском классах. Были и такие, которые уехав в отпуск, больше не показывались.

В декабре Гражданин с первым караваном ушел в Кронштадт. В этом походе я уже не участвовал. Там наш старик простоял до 1922 года, когда был исключен из списков флота.

Весной 1918 года я был назначен на первую бригаду линейных кораблей флаг-офицером. Начальник бригады летом был переведен начальником морских сил Балтийского флота и вскоре взял меня в штаб флота.

Летом меня временно в качестве штурмана прикомандировали к военному транспорту Рига [21], на котором из Хельсинки эвакуировали наших военнопленных попавших к белым финнам Маннергейма и выезжающих из Финляндии на родину гражданских лиц. Поход прошел удачно и Рига прихватила из Хельсинки не одного из финских большевиков, за которыми охотилась белая гвардия финнов.

В этом же году в октябре меня вызвали в Москву и назначили секретарем и переводчиком морской комиссии, участвовавшей в работе по заключению Брестского мира. Председателем был уже знакомый мне адмирал Зеленой Александр Павлович [22]. Заседания комиссии проходили в Либаве, где со стороны Германии выступала морская комиссия во главе с командующим германским Балтийским флотом адмиралом фон Цеслером. В составе комиссии оказался бывший старший артиллерист с линкора Kronprinz. Разговорился с ним, познакомился, причем он заявил: "Да, это было очень тяжелое сражение". Очень интересным было знакомство с флаг-офицером германского командования флота. Он оказался в прошлом жителем города Риги, германским подданным из пруссаков. Любитель пропустить рюмочку и закусить ее русской икрой, которую мы предусмотрительно привезли с собой, он рассказал нам много интересного из жизни германского флота во время войны.

Возникшие во время переговоров разногласия заставили вернуться в Москву, где позиция нашей комиссии была одобрена начальником Морского Генерального штаба Евгением Андреевичем Беренсом и комиссаром Ларисой Михайловной Рейснер, с которой я уже ранее был знаком. В один из ее приездов в Петроград на Балтийский флот я был свидетелем ее бесстрашия, когда она с дамским браунингом в руках пришла в отряд, бушевавший на вокзале – толпу сильно подвыпивших братишек-анархистов.

В 1920 году я был переведен в Москву в Генмор, а в 1921 году – флаг-офицером к А.В.Немицу, с которым участвовал в боевых действиях на Азовском море против флота Врангеля, позднее в Севастополе, после взятия Крыма, и при организации переброски наших сухопутных частей из Крыма на Таманский полуостров зимой 1922 года.

Сменивший А.В.Немица Э.С.Панцержанский предложил мне должность состоящего для особых поручений. Я прослужил с ним до 1923 года, после чего упросил меня перевести вновь в плавсостав на Черное море, где служил в это время мой друг И.С.Исаков, с которым я все время встречался и когда был на Балтике и затем на Черном море, где одно время я был у него помощником на эсминце, а затем командовал им [23].

В 1925 году меня назначили флаг-офицером на отдельный дивизион подводных лодок, а в 1926 году я ушел из флота и с И.С.Исаковым встретился вновь в 1933 году [24].

1. Пушкин.
2. Хельсинки.
3. Впоследствии – адмирал флота Советского Союза.
4. Таллинн.
5. Андрей Рудольфович Фельман (1918-1943)
6. Ориссааре.
7. Сааремаа.
8. Муху.
9. Иван Исаков.
10. Контр-адмирал Вильгельм Карлович Витгефт (1847—1904).
11. Циндао.
12. По другим данным, командир был только ранен.
13. Контр-адмирал Александр Владимирович Развозов (1879—1920).
14. Сергей Дмитриевич Лаппо (1895—1972) – из последнего выпуска императорского морского корпуса, впоследствии – полярный исследователь, профессор-гидрограф.
15. Хийумаа.
16. На полуострове Сырве.
17. Курессааре.
18. По другим данным – канонерская лодка Храбрый.
19. Получивший значительные повреждения и лишившийся хода эскадренный миноносец Гром был затоплен своей командой.
20. Капитан 1-го ранга Дмитрий Петрович Руденский (1882—1952).
21. В рейсе транспорта Рига под командованием капитана II ранга А.П.Максимова кроме Альфреда Бекмана, исполнявшего обязанности штурмана, принимали участие его однокашники Иван Исаков и Николай Голубев.
22. Контр-адмирал Александр Павлович Зеленой (1872—1922).
23. Эскадренный миноносец Корфу (с 5 февраля 1925 года – Петровский).
24. В 1926 году Бекман был арестован и по постановлению внесудебного заседания коллегии ОГПУ заключен в Соловецкий лагерь особого назначения, из которого был освобожден в 1933 году, по некоторым данным – не без вмешательства И.С.Исакова, находившегося в это время на трассе Беломорканала.