Отрывок из статьи Константина Гнетнева
«Достоинство правды»

…Студента III курса Ленинградского института инженеров гражданского воздушного флота Михаила Григоровича арестовали в начале 1933 года. После краткого следствия, уже 16 марта (к тому времени ему было всего 19 с небольшим), его осудили на три года заключения в лагерь по статье 58, часть 10 (пропаганда и агитация за свержение советской власти).

Разумеется, никакой пропаганды и агитации на самом деле не было. Михаила сдал старший институтский товарищ, «партейный». Неплохо успевающий в учебе Михаил был «прикреплен» к парторгу, туповатому, делающему карьеру выдвиженцу. Однажды в порыве юношеской искренности, он рассказал о домашней беде, арестованном несколько месяцев назад отчиме, сотруднике ленинградской молодежной газеты «Смена» Сергее Константиновиче Шварсалоне. Этого вполне хватило парторгу для содержательного доноса, а ОГПУ для объявления реального срока заключения – теперь уже самому Михаилу.

Так закончилась для него одна жизнь и началась другая. В прежней жизни было детство, выезды на дачу, мама, отец, их казенные офицерские квартиры, большая родня, школа, одноклассники, учителя, увлечение авиамоделизмом, учеба в институте, будни и праздники. В жизни новой он ничего доброго не ждал, только угрюмые люди вокруг и настороженная подозрительность, только ежеминутное ощущение зоны, недоедание, работа, работа и еще раз работа.

На Беломорско-Балтийский канал Григорович попал не сразу. В начале он оказался на Нивастрое. Это было самое северное отделение Беломорско-Балтийского исправительно-трудового лагеря, распространившего свои щупальца на территории Карелии, Мурманской и Архангельской областей. На реке Нива, неподалеку от города Канадалакша, заключенные строили гидроэлектростанцию. Но там его задержали не надолго. Строительство ББК в Карелии заканчивалось. В мае-июне 1933 года ОГПУ приказало пустить по каналу первые суда. Гидросооружения были готовы, плотины построены, вода заполнила бьефы. Но предстояло исследовать, описать и обозначить навигационными знаками главный судовой ход. Ведь он никому не был ведом. Чем же должны были руководствоваться судоводители на ходовых мостиках своих пароходов?

В службу пути требовались грамотные люди. Непростая эта работа требовала не только хорошей общей грамотности, но и специальных знаний, навыков работы с приборами. Таких людей стали собирать по отделениям и лагпунктам огромного концентрационного лагеря и формировать из них специальные изыскательские партии и отряды. Им предстояло работать на всей судоходной трассе от Онежского озера до Белого моря. Тут-то в лагерном УРО (учетно-распределительном отделе) вспомнили о недоучившемся ленинградском студенте. Уже к весне 1933 года он оказался в Повенце, там, где ББК брал свое начало.

…Всю дальнейшую жизнь Григорович вспоминал добрым словом своего тогдашнего наставника, блестящего офицера российского флота Альфреда Андреевича Бекмана. Именно Бекман в 1933 году определил его в путейцы. Как оказалось, навсегда. Об Альфреде Андреевиче Бекмане много писали и не раз напишут еще. Это был интеллектуал, сильная личность, достойная отдельной книги. Российская ветвь рода Бекманов «привилась» на стволе нашего Отечества еще при Иване Грозном. В ту пору некий швед Роман Бекман начал службу русскому царю в начале в Посольском приказе, а потом в роли посла при дворе английского короля. С того седого времени в родовую память Бекманов вошло море и на полных парусах вплыли красавцы-корабли. Потомкам дипломата полюбился флот, и морское дело стало стезей всего рода.

Не исключением стала и личная судьба Альфреда Андреевича. В 1914 году он окончил гимназию и поступил в Отдельные гардемаринские классы Морского ведомства в Петрограде. Службу Бекман начал на Балтийском флоте, в экипаже линкора «Цесаревич», вскоре, на волне революционного энтузиазма, переименованного в «Гражданина». В октябре 1917 молодой офицер флота Альфред Бекман принял боевое крещение в битве при Моонзунде. Немецкая эскадра хотела прорваться в Рижский залив, а оттуда к Петрограду. Бой длился около трех часов. Как было дело и чем закончилось, читайте Валентина Пикуля, выпускника Соловецкой школы юнг Северного флота. Затем Бекмана назначают флаг-офицером 1-й бригады линейных кораблей, он работает вместе с председателем Центробалта Павлом Дыбенко и комиссаром Морского Генерального штаба Ларисой Рейснер. Именно Рейснер, больше известная потомкам как поэтесса, в 1918 году рекомендовала Бекмана переводчиком при морской комиссии на мирных переговорах в Бресте.

В эти бурные годы в жизни Бекмана произошло много ярких и опасных событий на море и на суше. Альфред Андреевич служил в Морском Генеральном штабе, где стал флаг-секретарем первого "красного адмирала", начальника Морских сил Республики А.В.Немитца. Он побывал под огнем в боях с Врангелем на Азовском море, участвовал в ледовой переправе через Керченский пролив, при которой почти сто тысяч бойцов Красной Армии вывели из Керчи в Тамань вместе с кавалерией и пушками. Бекман участвовал и в карательной операции, которая получила в истории наименование «ликвидация Кронштадского мятежа»… Все непростые и противоречивые годы становления Военно-Морских Сил России прошли на глазах и при непосредственном участии Альфреда Андреевича Бекмана. И не менее творческую, активную жизнь прожил моряк после.

Однако в середине 20-х годов он оказался слишком заметной фигурой для того, чтобы не попасть в сферу заинтересованного внимания НКВД. В 1926 году, ложно обвиненный по «политической» 58-й статье, он попадает на Соловки, а затем в Медвежью Гору, на ББК. Освобожденный из заключения, как многие другие специалисты, он в начале становится невыездным и принужден работать в лагере вольнонаемным, а потом, уже добровольно остается в Карелии навсегда.

К слову, на Соловках Бекман знакомится и с «великим пролетарским» писателем Максимом Горьким, приехавшим по заданию Сталина, освятить своим авторитетом чекистский метод строительства в России нового человека посредством "перевоспитания трудом". Бекман выжил на Соловках потому, что оказался востребован по своей редкой морской специальности. Он стал начальником на маяке печально знаменитой Секирки. Маяк занимал самую верхнюю купольную часть старинной церкви. В самой же церкви на Секирной горе чекисты устроили штрафной изолятор и, по свидетельствам немногочисленных выживших, морили людей сотнями.

Судьба распорядилась так, что опытный морской офицер Альфред Бекман и студент – воздухоплаватель Михаил Григорович, оказались в Медвежьегорске, на Беломорско-Балтийском канале. Как они познакомились, почти 37-летний, много повидавший моряк и 19-летний юноша, что их объединяло – дворянское происхождение или родной Питер, как они общались, работали ли вместе – все это осталось неизвестным. Любопытно, что и тот и другой к старости принялись за мемуары. И ни тот, ни другой ничего не написали о жизни и работе на ББК. О чем угодно, только не о ББК. Я спросил сына Григоровича, Алексея Михайловича, что он думает об этом. Алексей Михайлович был очень близок с отцом, многие дни и ночи провел с ним в лесу, у охотничьего и рыбацкого костра. Но и с сыном Михаил Михайлович на этот счет не откровенничал.

«До конца своих дней отец жил рядом с каналом, – предположил Алексей Михайлович. – Как, впрочем, и Альфред Андреевич. Думаю, поэтому и не смог написать, что и как тут было тогда, в начале 30-х. Писать правду отец не мог, врать никогда не умел. Да и не принято было до недавних пор хвастаться, что ты был когда-то заключенным в лагере, если даже и ни за что».

. . .

Бывший офицер флота Его Императорского Величества Альфред Андреевич Бекман, оказавшийся в лагерях еще в середине 20-х годов, переживший ужасы Соловков и также доставленный в Медвежью Гору для изучения и обустройства главного судового хода новой транспортной магистрали, помог вчерашнему студенту. Так Григорович стал путейцем.

О характере его тогдашней работы отчасти можно судить по документу, составленному его рукой 2 ноября 1934 года. Документ называется «Фарватеры главного судового хода Беломорско-Балтийского канала им. т. Сталина. По состоянию на 1\1 1935 г.». Он представляет собой первую лоцию ББК. По сути, это таблица, занимающая шесть страниц формата обычной писчей бумаги А4 и разбитая на графы: «участки пути», «протяженность в км.», «шлюзы», «искусственные каналы», «створные курсы», неосвещенные участки», «форма и окраска щитов», характер и цвет огней» и так далее. Все 220 километров сложнейшего судоходного пути от 1 до 19 шлюза промерены, обозначены на берегах створными щитами и огнями керосинок, занесены в эту таблицу.

. . .

24 мая 1935 года Григоровичу объявили, что он освобожден из заключения с формулировкой «по зачету рабочих дней». Такой была здесь распространенная практика. Ударникам, перевыполняющим нормы, инициативным специалистам и инженерам, чей вклад в общее дело строительство канала помогал экономить материалы, время и трудовые ресурсы, срок заключения засчитывался не только по календарю. Для этого работала общелагерная комиссия, был налажен жесточайший учет, и таким образом десятки тысяч заключенных смогли сократить себе срок.

Но уехать из Медвежьей Горы Григоровичу не позволили, тем более в Ленинград, на учебу, куда он так рвался. Срок сроком, а работать на канале нужно: к тому времени бывший студент стал ценным специалистом. Тотчас после освобождения Михаил Михайлович Григорович (уже без обязательной для лагерного приказа приписки «з/к») был зачислен вольнонаемным техником по обстановке пути и до осени 1936 года занимался обустройством судоходной обстановки Беломорского канала.

Как сложилась бы в дальнейшем судьба Григоровича, сказать трудно. Но в его жизни снова возникла тень авторитетного протеже А.А.Бекмана. Есть все основания полагать, что именно по его рекомендации Григорович был откомандирован в подмосковный Дмитров, на строительство канала Москва-Волга.

. . .